Web - Windows - iPhone
В сопровождении Своего эскорта Баб отправился в направлении Кума. Очарование Его личности, вкупе с неотразимым достоинством и неизменным великодушием, к этому времени уже полностью разоружили и преобразили Его стражей. Казалось, что они отказались от всех своих прав и обязанностей и целиком предались Его воле и желаниям. В своём стремлении послужить и угодить Ему они однажды заметили: «Правительство дало нам строгие указания, чтобы мы не позволяли Вам входить в город Кум, но окольным путём направились прямо в Тегеран. В особенности нам приказано держаться подальше от Харам-и-Ма'суме, этого неприкосновенного святилища, под сводами которого нельзя арестовывать даже самых отъявленных преступников. Однако ради Вас мы готовы проигнорировать любые полученные нами распоряжения. Если Вы захотите, мы немедленно проведем Вас по улицам Кума и дадим Вам возможность посетить его священную гробницу.» «"Сердце истинного верующего - престол Божий",-- заметил Баб.-- Тот, Кто есть ковчег спасения и неприступная крепость Вседержителя, ныне путешествует с вами по этой пустыне. Я предпочитаю лучше проехать сельскими дорогами, чем входить в этот безбожный город. Без сомнения, та целомудренная, останки коей погребены в этой гробнице, её брат и её знаменитые предки оплакивают участь этого безнравственного народа. На словах они выражают почтение к ней; делами же своими они порочат её имя. С виду они служат её гробнице и благоговеют перед ней; по сути же они оскорбляют её достоинство.»
[1.] Местонахождение второй по святости гробницы в Персии; здесь также похоронены многие персидские цари, среди них Фатх-'Али и Мухаммад-шах.
"В Куме похоронены останки сестры Имама Риза, Фатиме Масуме, то есть Целомудренной, которая, согласно одному преданию, во избежание преследования со стороны халифов убежала из Багдада в Кум, где провела всю свою жизнь; согласно же другому преданию, н пути в Тус к своему брату она заболела и скончалась в Куме. Он, со своей стороны, по мнению набожных шиитов, в ответ на ее любезное намерение каждую пятницу покидает свою гробницу, чтобы посетить ее в Куме."
(Из книги «Персия и персидский вопрос» лорда Кёрзона.)
, Vol. 2, стр. 8.)]Эти возвышенные слова вдохнули такое чувство уверенности в сердца тех, кто сопровождал Баба, что если бы вздумалось Ему в какой-то момент повернуть прочь и покинуть их, ни один из его стражей не стал бы беспокоиться и не попытался бы преследовать Его. Проехав дорогой, что проходила по северной окраине Кума, они остановились в деревне Кумруд, принадлежавшей одному из родственников Мухаммад-бига, все жители которой принадлежали к секте алийу'ллахи. По приглашению сельского старосты Баб остановился на одну ночь в этой деревне и был тронут искренним и горячим приёмом, который оказали Ему эти простые люди. Прежде, чем возобновить Своё путешествие, Он призвал на них благословения Вседержителя и обрадовал их сердца уверениями в своей благодарности и любви.
Через два дня пути от этой деревни они достигли, после полудня восьмого дня от Нау-Руза, крепости Кинар-Гирд, расположенной в десяти фарсангах к югу от Тегерана. Они рассчитывали прибыть в столицу на следующий день и хотели провести ночь вблизи этой крепости, когда из Тегерана неожиданно прибыл курьер, имея при себе письменное распоряжение хаджи мирзы Акаси к Мухаммад-бигу. В этом послании ему приказывалось немедленно отправиться вместе с Бабом в деревню Кулайн, где когда-то родился а заетм был похоронен вместе со своим отцом Мухаммад-ибн-и-Йа'куб, автор Усул-и-Кафи; их усыпальницы глубоко почитаются окрестными жителями. Учитывая то, что в деревне нет подходящих домов, Мухаммад-бигу было приказано разбить специальный шатёр для Баба и разместить весь состав эскорта неподалеку до получения дальнейших распоряжений. Утром девятого дня после Нау-Руза, в одиннадцатый день месяца раби'у'с-сани 1263 года хиджры (29 марта 1847 г. от Р. Х.), в непосредственной близости от этой деревни, принадлежавшей хаджи мирзе Акаси, был раскинут принадлежавший ему шатёр, который он сам использовал всякий раз, когда посещал это место; теперь он был воздвигнут для Баба на склоне холма, расположенного в живописном месте, посреди обширных фруктовых садов и очаровательных лугов. Безмятежная атмосфера этого места, роскошная растительность и неумолчный плеск ручьёв весьма понравились Бабу. Спустя два дня к Нему присоединились сиййид Хусайн-и-Йазди и его брат сиййид Хасан; мулла Абду'л-Карим и шайх Хасан-и-Зунузи; всем им предложили расположиться вокруг Его шатра. В четырнадцатый день месяца раби'у'с-сани (10 апреля 1847 г. от Р. Х.), на двенадцатый день после Нау-Руза из Тегерана прибыли мулла Михдий-и-Ху'и и мулла Мухаммад-Михдий-и-Канди. Последний из них, близко общавшийся с Бахауллой в Тегеране, передал Бабу запечатанное послание от Него и несколько подарков, которые, как только Баб взял их в руки, вызвали в Его душе необычайно восторженные чувства. Когда Он выражал посланцу Свою благодарность и признательность, Его лицо сияло от радости.
Пункт, находящийся на расстоянии 28 миль от Тегерана("Повествование путешественника", стр. 14, прим. 2.)
См. "Повествования путешественника", стр. 14, примечание 3.
"Об этом распространились слухи, и приказ премьер-министра хаджи мирзы Агаси невозможно было исполнить. Повсюду от Исфахана до Тегерана только и говорили о несправедливости духовенства и правительства по отношению к Бабу, повсюду сетовали и кричали об этом." (Journal Asiatique, 1866, tome 7, p. 355.)]
[4.] Март 29 г. от Р. Х.Письмо это, полученное в час неизвестности и тревожного ожидания, утешило Баба и наполнило Его силой. Оно рассеяло мрак, которым было окутано Его сердце, и наполнило Его душу уверенностью в победе. Печаль, так долго омрачавшая Его лик и лишь усугублявшаяся в результате опасностей Его плена, теперь видимым образом уменьшилась. Он уже не проливал тех слёз страданий, которые столь обильно лились из Его глаз со времени ареста и отъезда из Шираза. Возглас «О Возлюбленный, Мой Лучший из Возлюбленных», который Он так часто повторял в минуты страдания и одиночества, теперь уступил место словам благодарности и хвалы, надежды и триумфа. Восторг, коим сияло Его лицо, не оставлял Его более до того дня, когда пришли вести о великом несчастье, постигшем героев Шайх-Табарси; в тот час сияние Его лика вновь затмилось, и радость Его сердца потускнела.
Я слышал от муллы Абду'л-Карима рассказ о следующем случае: «Я и мои друзья крепко спали недалеко от шатра Баба, как вдруг нас разбудил топот копыт. Мы скоро узнали, что шатёр Баба пуст и что те, кто отправился на поиски, не смогли найти Его. Мы слышали, как Мухаммад-биг спорит со стражниками. "Зачем волноваться? -- уговаривал он их.-- Разве Его великодушие и благородство души не настолько ещё тверды в ваших глазах, чтобы убедить вас в том, что Он никогда не согласится ради Своего спасения причинить неприятности другим? Без сомнения, Он уединился где-то в тишине этой лунной ночи, чтобы спокойно помолиться Богу. Он обязательно вернётся в Свой шатер. Он никогда не убежит от нас". Страстно желая успокоить своих товарищей, Мухаммад-биг отправился пешком по дороге, ведущей в Тегеран. И я, вместе с друзьями, последовал за ним. Вскоре за нами ехали все остальные стражники, каждый верхом на лошади. Мы прошли примерно один майдан [1], когда в тусклом свете ранней зари заметили вдали одинокую фигуру Баба. Он приближался к нам со стороны Тегерана. "Неужели ты подумал, что Я убежал?" -- спросил Он Мухаммад-бига, когда они сблизились. "Боже упаси,-- немедленно ответил тот, бросившись к ногам Баба,-- чтобы я думал такие мысли". Мухаммад-биг был слишком сильно потрясён тем выражением спокойного величия, которым дышал этот светлый лик в то утро, чтобы осмелиться обронить ещё хоть слово. На лице Его лежала печать такой уверенности, а слова Его были наделены такой необыкновенной силой, что наши души охватило чувство глубочайшего благоговения перед Ним. Никто не осмелился спросить у Него о причине столь заметного изменения в Его речи и манере поведения. Сам же Он никак не стал утолять наш интерес и рассеивать недоумение».
См. ГлоссарийДве недели провёл Баб в этом месте. Покой, которым наслаждался Он в этой восхитительной местности, был грубо нарушен получением письма, которое сам Мухаммад-шах адресовал Бабу, и которое было составлено в таких выражениях: «При всём нашем желании встретиться с Вами Мы не можем,-- ввиду того, что должны срочно уехать из столицы,-- принять Вас надлежащим образом в Тегеране. Мы выразили желание, чтобы Вас отправили в Мах-Ку, и дали необходимые распоряжения Али-хану, начальнику крепости, дабы он являл Вам почёт и уважение. Мы надеемся и намерены вызвать Вас сюда по возвращении в правительственную резиденцию, и тогда уже непременно вынести решение. Мы уверены, что не доставили Вам никакого разочарования и что вы ни к каком случае не промедлите сообщить нам, если Вас кто-нибудь обидит. Мы искренне надеемся, что Вы будете продолжать молиться за наше благополучие и за процветание нашего царства.» (датировано раби'у'с-сани 1263 года хиджры [1])
[1.] В книге «Повествование путешественника» говорится (стр. 14), что Баб пробыл в деревне Кулайн двадцать дней.
"Мухаммад шах, - пишет Гобино, - обладал особым характером, нередким в Азии, но невиданном европейцами и тем более непонятным для них. Хотя он царствовал в такое время, когда внутренняя политика была строгой, он был добр и терпелив, и его терпеливость довела его до того, что он спокойно смотрел на беспорядки в своем гареме, что, собственно говоря, должно было рассердить его, ибо даже во время царствования Фатх Али-шаха вялость и прихоть фантазий не достигала таких пределов. Следующие слова, достойные нашего 18-го века, приписываются ему: «Почему бы Вам не скрыть кое-чего от меня, мадам? Ведь я не хочу мешать Вам позабавиться!» Не индифферентность побуждала его к такому поведению, а усталость и скука. Ибо его здоровье было всегда чрезвычайно слабым, он страдал подагрой в последней стадии, он мучился от постоянной боли, Естественно, что характер у него был слабый и он стал меланхоликом, а так как сильно нуждался в нежных чувствах и не находил подобных чувств ни в своей семье, ни у своих жен, ни у своих детей, то он сосредоточил всю свою привязанность на старом мулле, своем наставнике. Он сделал его единственным своим другом, своим наперсником, затем своим всемогущим премьер-министром и, наконец, без преувеличения, своим богом. Воспитанный этим идолом с его весьма непочтительными идеями по отношению к Исламу, он столь же не уважал догм Пророка, как и самого Пророка. На Имамов он не обращал никакого внимания, а если питал некоторое уважение к Али, то это вследствие странного стремления персиян приписать этой достопочтенной личности свою национальность. Словом, Мухаммад-шах не был ни мусульманином, ни христианином, ни гебром и ни иудеем. Он верил в то, что Божественная сущность воплощается со всей своей силой в Мудрецах, а так как он считал Хаджи мудрым в высшей степени и не сомневался в том, что он - Бог, то всегда ожидал от него какое-нибудь чудо. Часто он говорил своим чиновникам: «Хаджи обещал мне совершить чудо сегодня вечером, вот вы увидите!» За исключением идеи о Хаджи, Мухаммад-шаху было безразлично узнать об успехе или неудаче той или иной доктрины. Скорее ему, наоборот, больше нравилось присутствовать на торжественных столкновениях идей, что для него свидетельствовало о безрассудстве народа." (Граф де Гобино, "Религии и философии в Центральной Азии", стр. 131-132.)]
[3.] В книге «Повествование путешественника» говорится (стр. 14), что Баб "отправил шаху письмо, в котором Он просил его дать ему аудиенцию с тем, чтобы изложить ему истину о Своей Миссии; Он ожидал добиться этим больших результатов". Относительно этого письма Гобино пишет следующее: "Али Мухаммад сам написал письмо ко Двору, где оно было получено одновременно с обвинениями его противников. В это письме он не нападал на Царя, напротив, предавая себя его власти и уповая на его справедливость, он говорил, что все давным-давно уже знают, насколько испорчено духовенство в Персии, что добрые нравы совершенно развращены, что положение народа ухудшается с каждым жнем, что из-за ошибок столь многих чиновников сама религия в опасности, что она может скоро совершенно исчезнуть и оставить людей в плачевном состоянии; что ему поручено Господом предотвратить эти несчастья, что он уж начал просвещать жителей Фарса, что истинное учение быстро и явно прогрессирует, что его противники обессилены, пристыжены и презираемы народом, но что все это только начало и что Баб, учитывая великодушие царя, просит позволения приехать в столицу со своими главными учениками для того, чтобы вступить в беседу со всеми муллами Персии в присутствии монарх, что, без сомнения, он посрамит их, докажет им их неверие, принудит их к молчанию, как это он сделал с большими и небольшими муллами, воспрянувшими против него, что если, вопреки ожиданию, он будет побежден в этой борьбе, но подчинится решению царя, каким бы оно ни было, и что он готов поплатиться своей головой, а также и жизнью своих сторонников." (Граф де Гобино, "Религии и философии в Центральной Азии", стр. 124.)]
[1.] 19 марта -- 17 апреля 1847 г. от Р. Х.Без сомнения, ответственным за то, что Мухаммад-шах написал Бабу подобное письмо, был хаджи мирза Акаси. Единственной побудительной причиной этого было то, что он боялся[1], как бы намеченное свидание не подорвало его непререкаемого авторитета в государственных делах и не привело бы, в конечном итоге, к потере им своей власти. По отношению к Бабу он не питал никакой злобы или неприязни. Он наконец смог уговорить монарха отправить столь страшного противника в один из отдалённых и отрезанных от мира уголков своего царства и, таким образом, избавился от навязчивой мысли, всюду преследовавшей его. Как колоссально было его заблуждение, как печальна его ошибка! Он не понимал в тот момент, что беспрестанными интригами лишает своего царя и страну несравненных благ Божественного Откровения, которое одно смогло бы вывести страну из того состояния плачевного упадка, в которое она вверглась. Своим поступком этот недальновидный министр не только помешал Мухаммад-шаху воспользоваться могучим инструментом, с помощью которого тот мог бы спасти быстро приходящую в упадок империю, но и закрыл ему дорогу к духовному Орудию, благодаря которому он смог бы установить неоспоримое господство над всеми народами и нациями Земли. Своим безрассудством, сумасбродством и коварными советами он подорвал основы государства, уронил его престиж, подорвал доверие к нему подданных и вверг их в пропасть отчаяния. Пример предшественников не пошёл ему на пользу: он презрительно игнорировал требования и интересы народа, с неослабным рвением преследовал собственные корыстные замыслы и своим распутством и невоздержанностью вовлёк страну в разорительные войны с соседями. Са'д-и-Ма'аз, который был не царской крови и не обладал никакой властью, благодаря честному поведению и абсолютной преданности Делу Мухаммада достиг столь возвышенного положения, что и поныне вожди и правители Ислама с благоговением вспоминают о нём и восхваляют его добродетели; в то же время Бузург-Михр, способнейший, мудрейший и опытнейший управитель среди визирей Нушираван-и-'Адила, несмотря на свой властительный чин, был в конце концов публично опозорен, брошен в яму, и народ стал презирать его и насмехаться над ним. Он скорбел о своей участи и плакал так горько, что в итоге ослеп. Ни пример первого, ни судьба последнего, судя по всему, не стали предупреждением этому самонадеянному министру касательно опасности его собственного положения. Он упорствовал в своих идеях, и наконец тоже потерял свой пост, лишился своих богатств и был совершенно унижен и опозорен. Многочисленные особняки, которые он насильственно захватил у смиренных и законопослушных подданных шаха, роскошная мебель, которой он украшал их, огромные затраты труда и денег, на которые он пошёл ради их усовершенствования -- всё это было безвозвратно потеряно спустя два года после того, как он издал указ, приговаривающий Баба к жестокому тюремному заключению в негостеприимных горах Азербайджана. Всё его имущество было конфисковано государством. Он сам лишился милости своего монарха, был с позором изгнан из Тегерана и стал жертвой болезней и нищеты. Ни на что не надеясь, поглощённый отчаянием, томился он в Карбиле до самого своего смертного часа.
"Согласно "Маджмаол-Фосаха" Хедаяти, «...имя хаджи мирзы Агаси было Аббас Али. Он был сыном мирзы Муслима, одного из известных богословов Иравана. В детстве, будучи в Карбиле, он учился у Фарход-Дина Абд-ас-Самада Хамадани. Из Карбилы он отправился в Хамадан, затем в Азербаяджан и, наконец, на паломничество в Мекку. Он вернулся в Азербайджан чрезвычайно бедным, но постепенно сам улучшил свое положение и стал домашним учителем детей мирзы Мусы Хана, брата покойного мирзы Абуль-Гасема Каим Макама. Мухаммад Мирза, которому он предсказал его вступление на престол Персии, был очень предан ему. Наконец он был назначен на пост премьер-министра и после смерти монарха уединился в Карбиле, где умер в рамазане 1265-го года Хиджры.»"(Из записок мирзы Абуль-Фазла)Согласно повествованию хаджи Му'ину'с-Салтаних (стр. 220), хаджи мирза Агаси родился в Маку, где жили его родители после того, как покинули Ираван (на Кавказе)."Хаджи мирза Агаси, уроженец Иравана, приобрел неограниченное влияние на своего слабоумного господина, для которого он раньше был учителем; он исповедовал суфийскую доктрину. Это был старик с насмешливым видом и с длинным носом, вся наружность которого выдавала его чудаковатость и самонадеянность." (С.Р.Маркам, «Общий очерк по истории Персии», стр. 473.) "Со своей стороны Хаджи был особого рода богом. Нельзя уверенно сказать, что он не имел о себе такого же мнения, какого крепко держался Мухаммад-шах. Во всяком случае, у него были те же принципы, что и у царя, и эти принципы внушал он царю вполне добросовестно. Но это не мешало ему шутить. Шутки для него были обычаем, правилом жизни. Он все принимал в шутку, даже самого себя. «Я не премьер-министр, - повторял он часто, и в особенности тем, с кем он нехорошо обходился, - я старый мулла незнатного рода, безо всяких заслуг, и если я занимаю этот пост, так это потому, что так захотел царь». Он никогда не говорил о своих сыновьях, не называя их незаконнорожденными или собачьими сынами. Так выражался он всякий раз, когда осведомлялся о них или передавал им свои распоряжения через подчиненных чиновников. Особенное удовольствие доставлял ему смотр всадников или вид ханов-кочевников Персии в их роскошных нарядах. Когда все эти воинственные племена бывали собраны на равнине, на осле появлялся Хаджи, одетый, как бедняк, с порванным колпаком на голове. И, окруженный ими, он называл их дураками, насмехался над их нарядом, доказывая им, что они никуда не годные люди, затем раздавал им подарки и отпускал их по домам; ибо его саркастический нрав был смягчен щедростью." (Граф де Гобино, "Религии и философии в Центральной Азии", стр. 132-133.)]
"Нижеследующий рассказ объясняет, почему премьер-министр побудил шаха принять это решение. Принц Фархад Мирза был тогда еще молод и учился у хаджи мирзы Агаси. Вот что он рассказал впоследствии: «Когда Его Величество, посоветовавшись со своим министром, написал Бабу [приказ] отправиться в Маку, мы поехали с хаджи мирзой Агаси провести несколько дней в парке, устроенном им в Яфт Абаде, находящемся в окрестности Тегерана. Мне очень хотелось узнать от него о событиях, которые разворачивались в те дни, но я не осмеливался на это перед другими. Однажды, прогуливаясь с ним в саду, видя, что он был весел, я отваживался спросить его: "Хаджи, почему Вы отправили Баба в Маку?" Он ответил мне: "Ты еще молод и не все понимаешь, но знай, что если бы он приехал в Тегеран, мы с тобой не могли бы так спокойно и беззаботно прогуливаться по этому саду и наслаждаться его прохладой."»" А.Л.М. Николя "Siyyid Ali-Muhammad dit le Báb," стр. 243-244) Согласно повествованию хаджи Му'ину'с-Салтаних (стр. 129), главной причиной того, что хаджи мирза Акаси побудил Мухаммад-шаха издать приказ об изгнании Баба в Азербайджан, было его опасение насчёт того, что может исполниться обещание Баба, данное государю, о том, что если тот примет Его в Тегеране, Он вылечит его от болезни. Он был уверен, что если Баб в самом деле сможет совершить такое исцеление, то шах подпадёт под влияние своего Пленника и не будет более оказывать своему премьер-министру тех почестей и знаков внимания, которыми тот безраздельно пользовался.
По словам мирзы Абуль-Фазла, хаджи мирза Агаси, ссылаясь на восстание Мухаммада Хасана Хана Салара в Хорасане и на волнения в Кермане, зачинщиком которых был Ага Хан Исмаил, смог побудить монарха отказаться от его намерения вызвать Баба в Тегеран и отправить Его в отдаленную провинцию Азербайджана.
"Однако в данном случае расчеты великого Визиря оказались ошибочными. Из боязни, что присутствие Баба в столице может послужить поводом к новым беспорядкам (коих и так уже было много вследствие его причуд и дурного метода управления), он изменил свое намерение, и эскорт, сопровождавший Баба из Исфахана в Тегеран, получил на расстоянии тридцати километров от столицы приказ не входить в столицу, а перевести Баба в Маку,
город, где, по мнению премьер-министра, смутьян не найдет ничего, кроме разочарования, ибо жители его, в благодарность за оказанные им благодеяния и помощь, примут нужные меры к подавлению возможных волнений." (Journal Asiatique, 1866, tome 7, p. 356.)]
"Плохо обстояли дела в Персии, ибо хаджи мирза Агаси, который фактически правил государством в течение 13 лет, был совершенно несведущ в управлении государственными или военными делами, слишком полон самомнения, чтобы получать советы от других, слишком завистлив, чтобы согласиться на сотрудничество; со своим грубым языком, наглым поведением, ленивым характером разорил всю казну и повел страну к волнениям. Правительство имело задолженность армии за три - пять лет. От кавалерии племен и следа не осталось. Таково было - если принять во внимание веские слова Раулинсона - положение в Персии в середине девятнадцатого века." (М.Сайк. "История Персии")
"Хаджи мирза Агаси, этот полупомешанный премьер-министр, взял в свои руки власть и добился полного контроля над шахом. Государственные дела управлялись все хуже и хуже, народ голодал и проклинал династию Каджаров. Положение в провинциях было плачевным, всех, кто обладал некоторым талантом или чувством патриотизма, приговаривали к изгнанию по приказу Хаджи, который усердно накапливал себе богатство в Тегеране за счет несчастной страны. Посты губернатора продавались тем, кто предлагал наивысшую цену и впоследствии угнетал народ самым ужасным образом." (С.Р.Маркам, «Общий очерк по истории Персии», стр. 486-7.)]
[7.] Гобино так пишет о его падении: "Хаджи мирза Агаси, лишенный власти, над которой только насмехался, уехал в Карбилу, где проводил свое время тем, что шутил над муллами и даже насмехался над святыми мучениками". "Религии и философии в Центральной Азии", стр. 160.) "Этот лукавый человек так искусно овладел волей покойного шаха, что мы совершенно правы, если скажем, что это он был подлинным властителем. поэтому он не смог пережить заката своей счастливой звезды. После смерти Мухаммад-шаха он исчез из виду, уехав в Карбилу, где под покровительством святого Имама даже государственные преступники находят себе неприкосновенное убежище. Здесь он умер, мучимый глубокой скорбью, которая более, чем угрызения совести, укоротила его жизнь."(Journal Asiatique, 1866, tome 7, pp. 367-368.)]
Page 235Итак, Бабу было приказано отправиться в Табриз. Тот же эскорт под командованием Мухаммад-бига, сопровождал Его по дороге в северо-западную провинцию Азербайджан. Ему разрешили взять с Собой на время пребывания в этой провинции одного спутника и одного слугу из числа Своих последователей. Он выбрал сиййида Хусайна-и-Йазди и его брата сиййида Хасана. Он отказался тратить на Себя деньги, выданные Ему государством для расходов во время этого путешествия. Всю эту сумму, выданную правительством, Он раздал бедным и неимущим, а на Себя тратил те деньги, которые заработал торговлей в Бушихре и Ширазе. Поскольку было приказано не заходить ни в один из городов, расположенных на пути в Табриз, некоторые из верующих Казвина, узнав о приближении возлюбленного Вождя, отправились в деревню Сийах-Дихан, где и смогли встретиться с Ним.
[1.] В книге «Повествование путешественника» говорится (стр. 16), что Баб «во время этого путешествия написал премьер-министру письмо, в котором говорил: "Вы вызвали Меня из Исфахана для того, чтобы Я встретился с богословами, и было вынесено окончательное решение. Что же могло случиться, чтобы взамен этой замечательной идеи Меня решили отправить в Мах-Ку и Табриз?"»
[2.] Самандар сообщает (рукопись, стр. 45), что по пути в Азербайджан Баб остановился в деревне
Сийах-Дихан, поблизости от Казвина. Говорят, что во время этого путешествия Баб открыл несколько Скрижалей, адресованных выдающимся улемам Казвина, среди которых были: хаджи мулла Абду'л-Ваххаб, хаджи мулла Салих, хаджи мулла Таки и хаджи сиййид Таки. Эти Скрижали были переданы их адресатам через хаджи муллу Ахмада-и-Ибдала. Ряд верующих, среди которых были оба сына муллы Абдул-Ваххаба, смогли встретиться с Бабом в эту ночь, когда Он остановился в этой деревне. Говорят, в этой деревне Баб написал Свое письмо хаджи мирзе Агаси.
Одним из них был мулла Искандар, отправленный Худжджатом в Шираз для того, чтобы увидеться с Бабом и изучить Его Дело. Баб поручил мулле Искандару передать такое послание Сулайман-хану-и-Афшару, большому поклоннику покойного сиййида Казима: «Явлен Тот, Чьи добродетели беспрестанно превозносил покойный сиййид и на близость Чьего Откровения он постоянно намекал. Я есмь этот Обетованный. Воспрянь и освободи Меня из руки угнетателя». Когда Баб вручил это письмо мулле Искандару, Сулайман-хан находился в Занджане и собирался ехать в Тегеран. Он получил это письмо спустя три дня, но не отозвался на этот призыв.
Двумя днями позже друг муллы Искандара сообщил Худжджату, который вследствие интриг уламов Занджана находился в заключении в Тегеране, об этом призыве Баба. Худжджат немедленно приказал верующим своего родного города сделать необходимые приготовления и собрать нужные силы для освобождения своего Наставника. Он велел им осторожно и в подходящий момент отбить Баба и увести Его в то место, которое Он укажет. К ним скоро присоединились некоторые из верующих Казвина и Тегерана, которые, согласно указаниям Худжджата, принялись за исполнение намеченного плана. В полночный час они застигли врасплох охрану, которая в это время крепко спала, подошли к Бабу и просили Его бежать. «Азербайджанские горы тоже имеют свои законные права»,-- уверенным тоном ответил Он им и с нежной заботой посоветовал им отказаться от своего замысла и вернуться домой[1].
В "Тарих-и-Джадид" говорится, что Мухаммад Бег рассказал следующее: "Итак, мы ехали верхом, пока не достигли караван-сарая, построенного из кирпича и находящегося на расстоянии двух фарсангов от города. Оттуда мы отправились в Милан, где многие жители города пришли на встречу с Его Святостью; они были восхищены Его величественностью и достоинством, с которым держал Себя этот Властитель человечества. Утром, когда мы собирались покинуть Милан, к Нему прибежала старуха с ребенком и начала умолять Его излечить паршу, которой была так покрыта вся голова ребенка, что издали показалась нам совершенно белой. Стражники чуть было не задержали ее. Но Его Святость помешал им и подозвал к Себе ребенка. Затем платком погладил ребенка по голове и произнес несколько слов, и ребенок был излечен. На этом же месте около двухсот людей уверовали в Него и искренне обратились в новую Веру." (стр. 220-221)
Недалеко от ворот Табриза Мухаммад-биг, чувствуя, что приближается час разлуки с его Пленником, подошёл к Нему и с глазами, полными слёз, молил Баба простить его проступки и прегрешения. «Дорога из Исфахана,-- сказал он,-- была длинной и трудной. Я не исполнил как следует своего долга и не смог достойным образом послужить Вам. Я умоляю Вас простить меня и одарить Вашей благосклонностью». «Будь уверен,-- ответил Баб,-- что Я считаю тебя членом Своей паствы. Те, что примут Моё Дело, будут вечно благословлять и славить тебя, превозносить твоё поведение и возвышать твоё имя». Остальные стражники последовали примеру своего командира, молили Его о благословениях, поцеловали Его ноги и со слезами на глазах попрощались с Ним. Каждому из них Баб выразил благодарность за преданные старания и пообещал молиться за него. Неохотно они передали Его в руки губернатора Табриза, наследника престола Мухаммад-шаха. Впоследствии эти преданные слуги Баба и очевидцы Его сверхъестественной мудрости и силы каждый раз, когда встречались с кем-то, трепетно и восхищённо рассказывали о чудесах, которые видели и слышали, и так по-своему помогали распространению вести о новом Откровении.
Мирза Абуль-Фазл пишет, что он сам, будучи в Тегеране, встретился с сыном Мухаммада Бега, имя которого было Али Акбар Бег, и что он рассказал ему об изумительных переживаниях своего отца во время путешествия с Бабом в Табриз. Али Акбар считался пламенным последователем Бахауллы и был известен как таковой среди бахаи Персии.
Новость о приближении Баба к Табризу взволновала верующих этого города. Все они вышли Ему навстречу, страстно желая поприветствовать столь возлюбленного Вождя. Государственные чиновники, в распоряжение которых должен был поступить Баб, не позволили им приблизиться и получить Его благословения. Однако некий юноша, не в силах сдержать своих чувств, босиком выбежал из ворот города и, горя нетерпеливым желанием увидеть лицо своего Возлюбленного, пробежал полфарсанга Ему навстречу. Приблизившись к всадникам, ехавшим впереди Баба, он радостно приветствовал их и, схватив подол платья одного из них, приложился к его стременам. «Вы спутники моего Лучшего из Возлюбленных,-- вскричал он, не в силах сдержать слёз.-- Вы мне дороги, как зеница ока моего». Его необыкновенное поведение и столь сильные чувства привели их в изумление. Они немедленно удовлетворили его просьбу и позволили ему предстать перед своим Наставником. Как только взор его упал на Баба, с его уст сорвался крик радости. Упав навзничь, он залился слезами. Баб сошёл с лошади, заключил его в объятия, отёр его слёзы и успокоил его взволнованное сердце. Из всех верующих Табриза лишь этот юноша смог засвидетельствовать Бабу своё почтение, и только его коснулись эти благословенные руки. Остальным волей-неволей пришлось довольствоваться мимолётным взглядом издалека на Своего Возлюбленного, и этим взглядом они пытались утолить свою жажду.
См. ГлоссарийПо прибытии в Табриз Баба провели в один из главных домов города, где Ему предназначено было находиться в заключении. У входа в дом встал на страже отряд насири. За исключением сиййида Хусайна и его брата ни публика, ни Его последователи не могли видеться с Ним. Этот же самый полк, составленный из жителей Хамсе и одарённый особыми почестями, был впоследствии выбран для того, чтобы дать залп, оборвавший жизнь Баба. Обстоятельства прибытия Баба взволновали жителей Табриза чрезвычайно. Для того, чтобы увидеть Его вступление в город, собралась шумная толпа. Одними двигало любопытство, другим хотелось удостовериться, насколько правдивы распространявшиеся о нём дикие слухи, третьих побуждала стремиться в Его присутствие вера и самозабвенная любовь, и они хотели заверить Его в своей преданности. Когда Он проходил по улицам, толпа отовсюду встречала Его радостными криками. Подавляющее большинство, увидев Его лицо, приветствовало Его возгласом «Аллах-у-Акбар», кто-то громко восхвалял и поддерживал Его, некоторые просили о Божиих благословениях для Него, а кое-кто почтительно целовал прах Его следов. В результате Его прибытия поднялся такой шум, что глашатаю было приказано предостерегать жителей о том, что всякого, кто попытается увидеться с Ним, ожидает наказание. «Всякий, кто попытается подойти к Сиййиду-и-Бабу,-- кричал он,-- или будет стараться встретиться с Ним, лишится немедля всего имущества и будет приговорён к пожизненному заключению».
[1.] В книге «Повествование путешественника» говорится (стр. 16), что Баб оставался в Табризе сорок дней. Согласно повествованию хаджи Му'ину'с-Салтаних (стр. 138), Баб провёл Свою первую ночь в Табризе в доме Мухаммад-бига. Оттуда Он был переведён в комнату в Цитадели (Ковчеге), примыкавшей к Масджид-и-'Али-шах.
"Так много и быстро действовал этот энергичный человек (мулла Юсуф Ардебили), что у самых ворот Табриза жители многолюдной деревни вверили себя ему и приняли звание бабистов. Разумеется, бабистов были много, и правительство принимало меры для того, чтобы публично изобличить Баба в вероломстве, подвергнуть его наказанию и этим оправдать сея перед народом." (Journal Asiatique, 1866, tome 7, p. 357-358.)
[2.] "Бог Величайший".На следующий день после прибытия Баба хаджи Мухаммаду-Такий-и-Милани, известному в городе купцу, удалось, вместе с хаджи Али-'Аскаром, поговорить с Бабом. Их друзья и доброжелатели предостерегали их, что подобная попытка означает не только риск потери имущества, но и опасна для жизни. Однако они отказались прислушаться к этим советам. Как только они приблизились к дому, где был заключён Баб, они были тут же арестованы. Сиййид Хасан, который в это время выходил от Баба, немедленно вмешался. «Сиййид-и-Баб приказал мне,-- бурно протестовал он,-- передать вам такое послание: "Дозвольте этим посетителям войти, ибо Я Сам пригласил их встретиться со Мной"». Вот что рассказывал хаджи Али-'Аскар: «Это послание немедленно заставило наших противников замолчать. Нас немедленно провели к Нему. Он приветствовал нас такими словами: "Эти жалкие негодяи, что стоят на часах перед входом в Мой дом, были назначены Мною как защита от внезапного вторжения толпы, что собралась вокруг этого дома. Они не могут помешать встретиться со Мной тем, кого Я хочу увидеть." Около двух часов мы пробыли у Него. Отпуская нас, Он передал мне два сердоликовых камня для колец и велел мне вырезать на них два стиха, которые я получил от Него ранее; затем я должен был вправить их в перстни и, как только всё будет готово, принести их обратно. Он уверил нас, что в любой момент, когда бы нам ни захотелось увидеться с Ним, никто не помешает нам достичь Его присутствия. Несколько раз я отправлялся к Нему, желая уточнить некоторые детали, связанные с данным мне поручением. Ни разу не встретил я ни малейшего сопротивления со стороны тех, кто охранял вход в Его дом. Они не сказали мне ни одного оскорбительного слова и, судя по всему, не ожидали за своё попустительство даже самого скромного вознаграждения.
Я помню, сколь часто во время общения с муллой Хусайном он поражал меня своей проницательностью и необыкновенной силой. Я имел честь быть его спутником во время путешествия из Шираза в Машхад, и мы посетили вместе с ним города Йазд, Табас, Бушруйе и Турбат. В те дни я жаловался ему, что мне не удалось увидеться с Бабом в Ширазе. "Не печалься,-- уверенно ответил мне мулла Хусайн.-- Вседержитель, без сомнения, может возместить в Табризе потерю, понесённую тобой в Ширазе. Не единожды, а семь раз позволит Он тебе испытать радость встречи с Ним взамен того визита, что ты пропустил". Я был удивлён тем, насколько уверенно произнёс он эти слова. Только когда я посетил Баба в Табризе и смог несколько раз, несмотря на неблагоприятные обстоятельства, удостоиться Его присутствия, я вспомнил эти слова муллы Хусайна и подивился его чудесной силе предвидения. Сколь велико было моё удивление, когда во время моего седьмого визита к Бабу я услышал от Него такие слова: "Хвала Богу, Который сподобил тебя завершить число твоих визитов и осенил тебя Своим любящим покровительством."»